- В ситуации, когда вы не можете ничего изменить к лучшему, вы злитесь, ненавидите?
- Скорее. злился.
- На кого?
- На себя злился, это ведь я ничего не могу изменить.
- Вы типично русский человек?
- Не знаю, насколько типично, но да – русский.
- Вы сумели побороть ненависть и злобу?
- Я с ними не боролся – они сами как-то ушли.
- И вы теперь в апатии, ничего не чувствуете.
- Еще как чувствую, чувство это тихое, но сильное.
- Любовь?
- Рядом, но не совсем.
- Прощение?
- Тоже туда, но нет. Это скорее похоже на то, что испытывают родители, заставляя детей учить уроки.
- Власть?
- Помилуйте! Нет, ни в коем случае.
- Ответственность?
- Наверно, но не только.
- Может быть это досада, вы тревожитесь за будущее?
- И это тоже есть.
- Вы прямо палитру чувств описали, давайте попробуем упростить. Это ведь хорошее чувство?
- Да хорошее.
- Поймите, интервью - не роман, читателю нужны формулировки, чёткие понятные. Вы не против, если я напишу: «…в душе его больше не было злобы и ненависти, на смену им пришло какое-то хорошее чувство».
- Нет, если так, то пообещайте вообще ничего не писать.
- Ну, давайте вместе, мы коллеги в конце концов, вы сами мне рассказывали, как важно уметь отжать из диалога все лишнее.
- Верно, от этого суть только выигрывает.
- Итак, - не осталось даже намёка на злобу, и ненависти не было, вместо этого…
- … я чувствую себя евреем.